Неточные совпадения
Она — дочь кухарки предводителя уездного дворянства, начала счастливую жизнь любовницей его, быстро израсходовала старика, вышла замуж за ювелира, он сошел с ума; потом она
жила с вице-губернатором, теперь
живет с актерами, каждый сезон с новым; город наполнен анекдотами о ее расчетливом цинизме и удивляется ее щедрости: она выстроила
больницу для детей, а
в гимназиях, мужской и женской, у нее больше двадцати стипендиатов.
— Петровна у меня вместо матери, любит меня, точно кошку. Очень умная и революционерка, — вам смешно? Однако это верно: терпеть не может богатых, царя, князей, попов. Она тоже монастырская, была послушницей, но накануне пострига у нее случился роман и выгнали ее из монастыря. Работала сиделкой
в больнице, была санитаркой на японской войне, там получила медаль за спасение офицеров из горящего барака. Вы думаете, сколько ей лет — шестьдесят? А ей только сорок три года. Вот как
живут!
— Ну да, так я и знал, народные предрассудки: «лягу, дескать, да, чего доброго, уж и не встану» — вот чего очень часто боятся
в народе и предпочитают лучше проходить болезнь на ногах, чем лечь
в больницу. А вас, Макар Иванович, просто тоска берет, тоска по волюшке да по большой дорожке — вот и вся болезнь; отвыкли подолгу на месте
жить. Ведь вы — так называемый странник? Ну, а бродяжество
в нашем народе почти обращается
в страсть. Это я не раз заметил за народом. Наш народ — бродяга по преимуществу.
Так
прожила Маслова семь лет. За это время она переменила два дома и один раз была
в больнице. На седьмом году ее пребывания
в доме терпимости и на восьмом году после первого падения, когда ей было 26 лет, с ней случилось то, за что ее посадили
в острог и теперь вели на суд, после шести месяцев пребывания
в тюрьме с убийцами и воровками.
В Дуэ я видел сумасшедшую, страдающую эпилепсией каторжную, которая
живет в избе своего сожителя, тоже каторжного; он ходит за ней, как усердная сиделка, и когда я заметил ему, что, вероятно, ему тяжело
жить в одной комнате с этою женщиной, то он ответил мне весело: «Ничево-о, ваше высокоблагородие, по человечности!»
В Ново-Михайловке у одного поселенца сожительница давно уже лишилась ног и день и ночь лежит среди комнаты на лохмотьях, и он ходит за ней, и когда я стал уверять его, что для него же было бы удобнее, если бы она лежала,
в больнице, то и он тоже заговорил о человечности.
— Ему прекрасно: он определился ординатором
в очень хорошую
больницу, работает, готовит диссертацию и там
в больнице живет.
— Мы тут
живем, как монахи! — сказал Рыбин, легонько ударяя Власову по плечу. — Никто не ходит к нам, хозяина
в селе нет, хозяйку
в больницу увезли, и я вроде управляющего. Садитесь-ка за стол. Чай, есть хотите? Ефим, достал бы молока!
Помня, что мы образ бога на земле, —
жить посреди повального взяточничества, которое совершается непотаенно и перед трупом убитого, и перед одром умирающего, и голодающего
в больнице, и перед живым телом бедного рекрута — непереносимо.
В городе отлично знали про эти беспорядки и даже преувеличивали их, но относились к ним спокойно; одни оправдывали их тем, что
в больницу ложатся только мещане и мужики, которые не могут быть недовольны, так как дома
живут гораздо хуже, чем
в больнице; не рябчиками же их кормить!
Так как дома не на что было
жить и лечиться, то скоро Ивана Дмитрича отправили
в больницу и положили его там
в палате для венерических больных.
— Я один
живу, товарищей нет, — не встречаются по душе. Хворал, почти три месяца
в больнице валялся, — никто не пришёл за всё время…
— Ты опять не давал мне спать.
В больнице тебе лежать, а не у господ
жить.
Подошла ночь, когда решено было арестовать Ольгу, Якова и всех, кто был связан с ними по делу типографии. Евсей знал, что типография помещается
в саду во флигеле, — там
живёт большой рыжебородый человек Костя с женой, рябоватой и толстой, а за прислугу у них — Ольга. У Кости голова была гладко острижена, а у жены его серое лицо и блуждающие глаза; они оба показались Евсею людьми не
в своём уме и как будто долго лежали
в больнице.
Жена Долинского
живет на Арбате
в собственном двухэтажном доме и держит
в руках своего седого благодетеля. Викторинушку выдали замуж за вдового квартального. Она
пожила год с мужем, овдовела и снова вышла за молодого врача
больницы, учрежденной каким-то «человеколюбивым обществом», которое матроска без всякой задней мысли называет обыкновенно «самолюбивым обществом». Сама же матроска состоит у старшей дочери
в ключницах; зять-лекарь не пускает ее к себе на порог.
— От свинцу, от работы. Сперва завалы делаются, пишши никакой не захочется, потом человек ослабнет, а там положили
в больницу, и умер. Вот я теперь ничего не ем, только чаем и
живу, да водки когда выпью при получке…
А вот рядом с ним, где теперь мальчишка спит, офицер
жил, да
в больницу отправили, умрет, надо полагать.
На одной из значительных улиц, перед довольно большим каменным домом, граф велел экипажу остановиться: тут
жил попечитель той
больницы,
в которую он вознамерился поместить дочь.
— Она
живет тут недалеко…
в доме Хворостова,
в подвальном этаже, и очень больна. Вот вам деньги на уплату ее долга хозяйке; возьмите мою карету и перевезите ее
в самую лучшую
больницу, — продолжал Бегушев и подал графу деньги и счет.
— Нет! зачем
в больницу! все одно помирать-то.
Пожила довольно; видно, уж так Богу угодно. С лежанки не сходит. Где ж ей
в больницу! Ее станут поднимать, она и помрет.
Если он
жив, время от времени он и его жена ездят
в ветхую
больницу.
Буйных сумасшедших доктор Шевырев
в свою
больницу не принимал, и от этого там было очень тихо, как во всяком приличном доме, где
живут хорошо воспитанные и сдержанные люди.
Прошлое моё было таково:
жил в Москве, имел бакалейную лавочку; когда — после переворота — начались эти экспроприации, я со страха
в уме помешался, год с лишком
в больнице лежал, а теперь ищу для отдыха уединённой жизни.
Он не нашел никого. Он бегал уже целый час. Все доктора, адресы которых узнавал он у дворников, наведываясь, не
живет ли хоть какой-нибудь доктор
в доме, уже уехали, кто по службе, кто по своим делам. Был один, который принимал пациентов. Он долго и подробно расспрашивал слугу, доложившего, что пришел Нефедевич: от кого, кто и как, по какой надобности и как даже будет приметами ранний посетитель? — и заключил тем, что нельзя, дела много и ехать не может, а что такого рода больных нужно
в больницу везти.
После пятилетнего ожидания я наконец получил
в больнице жалованье
в семьдесят пять рублей; на него и на неверный доход с частной практики я должен
жить с женой и двумя детьми; вопросы о зимнем пальто, о покупке дров и найме няни — для меня тяжелые вопросы, из-за которых приходится мучительно ломать себе голову и бегать по ссудным кассам.
Некоторым из моих товарищей посчастливилось попасть
в больницы; другие поступили
в земство; третьим,
в том числе и мне, пристроиться никуда не удалось, и нам осталось одно — попытаться
жить частной практикой.
Живу я на иждивении сестры — фельдшерицы одной из наших городских
больниц, которая, при первых же слухах о возможности войны только, поступила
в один из формирующихся отрядов Красного Креста и не сегодня-завтра отправится
в действующую армию.
Жил я
в Петербурге и работал сверхштатным ординатором
в Барачной
больнице в память Боткина.
Сначала служил ординатором
в больнице Приказа общественного призрения, но с тех пор, как я себя помню,
жил частной врачебной практикой.
Старший сын его Фёдор служит на заводе
в старших механиках и, как говорят про него мужики, далеко
в гору пошел, так что до него теперь рукой не достанешь; жена Фёдора Софья, некрасивая и болезненная баба,
живет дома при свёкре, всё плачет и каждое воскресенье ездит
в больницу лечиться.
— Я ее сделаю совсем по-новому, совсем по-новому, как нигде еще нет, — рассказывал он всем, с кем перезнакомился
в Старом Городе; но проходили дни, месяцы; ушел год, а к устройству
больницы не делалось ни одного шага, и доныне
в ней по-прежнему
живет тот же сторож, занимающийся вязанием из клоповника веников, да та же захожая старуха, просыпающаяся только для того, чтобы впасть
в обморок и заснуть снова.